Юрий Поляков: «Хватит врать, что советская эпоха - это сплошное зло!»

На телеканале «Россия-1» начинают показ четырехсерийного телевизионнного художественного фильма «Апофегей» по одноименной повести Юрия Полякова

В главных ролях - Даниил Страхов, Мария Миронова, Виктор Сухоруков, Владимир Гостюхин, Аглая Шиловская, Александр Лойе. Накануне премьеры наши корреспонденты пообщались с автором «Апофегея»...


Был «Апофегей» советский, стал российский

- Юрий, насколько нам известно, этот фильм снимался долго. Почему?

- Да нет, снимался-то он недолго. Это экранизация растянулась более чем на 20 лет. Первоначально фильм был запущен в производство еще в конце 1990 года. И ставить его должен был Сергей Снежкин, который  раньше снял картину по моей повести «ЧП районного масштаба». Но Снежкин тогда был занят другой работой. Какое-то время его ждали. А потом перестали ждать...

И как раз тогда предложили эту работу режиссеру Станиславу Митину, который поставил в 1986 году в знаменитом Ленинградском ТЮЗе «Работу над ошибками» - инсценировку моей же повести. Инсценировка имела очень большой успех. Это был один из коронных питерских спектаклей. Митин как раз переходил из театральной режиссуры в кино. Мы уже начали писать режиссерский сценарий. Но в это время случились обстоятельства августа 1991 года (путч ГКЧП. - корр.). И наш проект  вместе со всем советским кинематографом рухнул. Так сложилось, что именно Станислав Митин поставил этот фильм спустя 20 с лишним лет благодаря заинтересованности  канала «Россия-1».

- Получается, это отчасти и советский фильм?

- Нет, конечно. Потому что тогда, если бы фильм вышел, это была бы, я думаю, больше позднеперестроечная публицистика. В тот момент все-таки на передний план выступала перестроечная нота, с разоблачением: вот мы теперь о партократах можем сказать все, что думаем!

- А сейчас в фильме какие акценты расставлены?

- Дело в том, что все уже окончательно устали от черной мифологии по поводу советского периода, от этакого фантазирования на тему, какой ужасной была советская власть. Причем, зачастую все придумывают люди, которые вполне успешно при советской власти дебютировали в кино и в литературе, и никто их по застенкам КГБ не гноил. Но тогда они писали производственные романы, а теперь пишут антисоветские.

- А возьмите Юрия Полякова... Он раньше, можно сказать, очернял советскую власть, а теперь - приукрашивает, что ли?

- Нет, я советскую власть никогда не очернял, так же, как и не приукрашивал. Я писал о том, что было в жизни, как было, писал о чем хотел и как хотел. Писал о том прежде всего, что мне в нашей жизни  не нравилось. Просто сейчас возник запрос не на утрированно чернушный рассказ об «эпохе застоя», а на честный и правдивый. Сами можете посудить, что из всего многообразия прозы, которая вышла в перестройку, литературной основой для честного фильма о поздней советской эпохе, о ее проблемах нравственных и прочих, смогла послужить только повесть «Апофегей». Не сочтите за хвастовство, но загляните в интернет (Заглянули! – корр.) и увидите, что повесть «Апофегей», в отличие от большинства тогда вышедших повестей и романов, нынче прочно забытых, постоянно переиздается и пользуется читательским интересом..

- С чего бы это? Не кроется ли в этом желание взглянуть на нынешние проблемы с позиции вчерашнего дня и поискать именно в прошлом рецепты их решения?

- Конечно, не без этого. Действительно, большинство наших проблем - и политических, и нравственных, и экономических, и культурно-духовных – уходят корнями в советский период. Точно так же, как проблемы советского периода уходили корнями в революционный период. Это называется непрерывность развития истории.

А с другой стороны, это, конечно, реакция на совершенно беспардонную либеральную версию советской власти, насквозь лживую, насквозь прозападную. По этой интерпретации советская эпоха – просто какое-то исчадие ада. Сплошное зло и ничего светлого! И в обществе  появился протест против этого и желание поговорить об  эпохе честно.

И в-третьих, выросло уже целое поколение людей, которые родились, по крайней мере, осознали себя уже после советской власти. И для них это  историческое время, о котором  не знают или знают ограниченно, по рассказам старших.

Но они хотят о нем знать не из публицистических инвектив «Огонька» конца 80-х годов и различного рода разоблачений Коротича, который сам был абсолютно конъюнктурный писатель. Они хотят это знать из нормальной литературы. Точно так же, как мы, советские пытливые школьники и студенты, пытались понять, что же было до революции, читая честных объективных писателей-реалистов, а не авторов, уже вовлеченных в политическую и партийную деятельность.

«Я отношусь к власти с опасливым уважением»

-  Мы пока не видели фильма, мы перелистывали ваш «Апофегей», но тот убийственный анализ КПСС, партийных лидеров, принципов партийной жизни, партийной карьеры (лицемерие, конформизм), во многом ложится на практику сегодняшних – совсем, казалось бы, иных партий…

- Вообще-то, если литература художественная, то она анализирует человеческие отношения и вообще жизнь во всех ее проявлениях на таком уровне, что  эти художественные обобщения не устаревают. И если, по вашему представлению, мне это удалось – я был бы счастлив.

Но пусть это уже следующее поколение решает. Для того, чтобы понять, насколько писатель значителен, нужно, чтобы прошло с момента его ухода из жизни лет 50 как минимум, тогда будет понятно. Сейчас мне очень трудно себе представить, куда через 50 лет будут девать улицу Солженицына или памятник Окуджаве. Но это мое личное мнение.

- По нашим ощущениям, в партийной жизни мало что изменилось. Как говорил Виктор Степанович Черномырдин, «какую партию ни создавай, всё КПСС получается»...

- Анализ художественной литературы можно и к партии относить. Возьмем те же «Отцов и детей» Ивана Тургенева. Мы видим, что есть нигилисты – это сегодняшнее «болото», и есть люди, которые за то, чтобы вообще ничего не менять, как Кирсанов. Это архетипы.

- Вы имеете в виду под «болотом» участников Болотной площади?

- Ну конечно.

- У вас в повести есть такая фраза: «Уже в минуту зачатия будущий человек заражается страхом перед властью». Что, это до сих пор присутствует?

- Вы цитату сократили и получилась мысль такая всеобобщающая, хотя в книжке речь шла конкретно о Советском Союзе.

Но, надо сказать, что в любой стране с властью шутки плохи. Вот, как думаете, сейчас американскому сержанту, который перебрасывал информацию Пентагона, сколько впаяют? Пожизненный срок, я думаю. У нас столько расчленителям и людоедам не дают. Так что это обычная история. Просто американцы боятся свою власть по-другому, нежели мы. Мы-то боимся более сакрально, а они – прагматично. Просто выгонят к чертовой матери с хорошей работы, и больше никуда не устроишься.

- Значит вы тоже боитесь власть?

- Я отношусь к власти с опасливым уважением. Я – русский человек.

- Еще фраза: «А он, Чистяков, понял, слава богу, что плохо жить унизительно. А человек не имеет права унижаться». Что плохого в этом лозунге? А у вас он подается с негативной оценкой.

- Если судить абстрактно – лозунг правильный. Если применительно к нашей новейшей  истории - тут уже появляются краски. Люди, которые, благодаря тем же залоговым аукционам, или, хуже, благодаря грязной «прихватизации», из унизительной жизни мэнээсов перепрыгнули в жизнь олигархов,  тут же забыли, что из-за того, что им достались эти огромные пироги народной собственности, миллионы людей, которые до этого жили более-менее прилично, стали жить унизительно плохо.

Им же в голову не пришло, что это сообщающиеся сосуды. И если кому-то досталась общенациональная собственность на миллиарды, то значит кто-то лишился своих 350 рублей в месяц, что по советским меркам считалось очень приличной зарплатой.

- Вот еще. Герой говорит: «У меня иногда такое ощущение, что я кручусь в огромном хороводе. Если хочешь что-нибудь сделать, нужно сначала высвободить руки. Но тогда ты сразу же выпадаешь из круга, и твое место тут же занимает другой». Это тоже актуально?

- Я думаю, да. Достаточно посмотреть на судьбу наших некоторых политиков, которые пытались высвободить руки. И где они сейчас? Некоторые даже шьют перчатки.

- В книге вы писали и про коррупцию – телефонное право и принцип «ты мне – я тебе».

- Ну, у нас, кстати говоря, на самом деле проблема коррупции довольно свежая. При советской-то власти она была сведена к такому, скажем так, некритическому минимуму. Или оптимуму, если хотите. В отличие от Италии и других стран, в России эта проблема в полный рост встала лишь в последние 20 лет. Поэтому еще, на мой взгляд, с коррупцией и не пытались по-настоящему бороться.

А где же Наоми Кэмпбелл и особняк в Лондоне?

- Мы заметили такое противоречие, изучив анонсы к фильму. Вы же продлили историю героя, показали его уже в наши дни. И у вас этот герой в полном шоколаде. В материальном смысле. Но мы вам не верим! Ведь вы же в 1989-м героя к моральному краху подвели.

-  Чистяков (его роль в фильме исполняет Даниил Страхов), конечно, морально в тот момент переживает кризис, он раздавлен. Но как раз эта его моральная катастрофа сопряжена со взлетом карьерным. Последняя сцена, когда Чистяков говорит, что не надо меня соединять с Надей (актриса Мария Миронова), и показывает, что он ее все-таки вычеркнул из своей жизни, выбрав карьеру...

Так вот, в том сценарии, который был написан к экранизации 1991 года,  была такая концовка: приезжает Надя в столицу предпутчевую. Мы должны были изобразить Москву поздней перестройки. Все эти митинги типа: «Долой партократию!»... И она идет к Манежной площади, там народ на митинг собрался. Она  видит трибуну, на ней перестройщики стоят, которые были против партократов, там же и Чистяков...

Теперь прошло 20 лет. И Чистяков, как и его прототипы – реальные функционеры КПСС, прошел тот же путь и развернулся еще раз в жизни. Естественно, получил доступ к административному ресурсу, доступ к дележке пирога. И поэтому у него все в порядке.

- Нам показалось, что вы не совсем правильно показали Чистякова, отошли от правды жизни. Вы должны были его не только в особняке и на «Мерседесе» изобразить. Он не может  жить с прежней старой женой и внутренне обливаться слезами по ушедшей любви. У него должна быть новая жена, какая-нибудь Наоми Кэмпбелл. И еще - особняк в Лондоне.

- Нет, не надо придумывать за автора. Там все продумано. Жена и так у него была гораздо моложе его. Зачем ее менять? У него возлюбленная секретарша, которую он всюду с собой возит. А то, что он с грустью вспоминает о женщине, видимо, единственной, которую он любил по-настоящему, почему  нет?  Если у человека  сложилась политическая и бизнес-жизнь, это не значит, что у него не может быть какой-то ностальгии по потерянной любви.

- Но особняка-то в Лондоне нету!

- Ну откуда мы знаем, что нет особняка? Там не сказано. Может, у него три особняка, только они записаны на жену...

* * *

- Юрий, неужели так будет всегда, как вы пишете и как снимают по вашему сценарию? И что, никакого света в конце тоннеля? Прямо какой-то апофегей. Вы сами-то имеете хоть грамм оптимизма?

- Я, конечно, имею грамм оптимизма. Может быть, даже несколько грамм. Но все-таки писатель идет за своей социально-нравственной интуицией. Задумаешь одно, а потом, когда герои начинают уже жить своей жизнью, логика их отношений выводит к другому.

Это графоманы что хотят, то и делают со своими героями. А писатели, скажем так, более-менее в своем деле понимающие, полные заложники художественной логики. И слова Пушкина о том, что «ты не представляешь, что выкинула моя Татьяна, она вышла замуж», абсолютная правда.

- Ну, что, будем смотреть фильм?

- Да давайте посмотрим...

«Апофегей». 13 и 14 июня, 21.00. Россия 1

http://www.kp.ru/daily/26092.4/2991527/

comments powered by Disqus

Поделиться

КНОПКИ СОЦСЕТЕЙ

Дизайн и оформление сайта: Nika

Поиск по сайту



Введите ваш запрос для начала поиска.

КАРТА САЙТА

Контакты

  • Email: nika@daniil-strahov.ru
  • Вопросы по работе сайта, обмен ссылками пишите на

  • Email: admin@daniil-strahov.ru