Лорд с брошкой на шее
Порок в новом спектакле Андрея Житинкина не ужасает, а забавляет
Нина Агишева
"Портрет Дориана Грея" в Театре на Малой Бронной интересен не только как дебют Андрея Житинкина в качестве главного режиссера, но и как знак наступления театральной реальности, в которой попса уживается с попыткой ставить философские вопросы.
Скандально знаменитый роман Оскара Уайльда ("теперь все перестанут с нами разговаривать", - писала его жена после выхода "Грея" в свет) - это не только роман об эстетизме, но и одна из первых попыток внести в английскую прозу тему однополой любви, которой сегодня, впрочем, мало кого удивишь. Так что расчет режиссера верен: какая-то из этих тем зрителя точно заинтересует. Начинает он со второй: двух немолодых гомосексуалистов, скрытого и явного, изображают Иван Шабалтас - художник Бэзил и Олег Вавилов - лорд Генри, причем делают это они так неумело, будто во что бы то ни стало хотят убедить зал в своей сексуальной ориентации. Комизма добавляют костюмы Андрея Шарова: лорд Генри, например, щеголяет в прозрачной водолазке с брошкой на шее. Затем под бравурную музыку на сцену врывается Даниил Страхов - Дориан и тут же раздевается до трусов, восхищая женскую аудиторию и часть мужской в придачу. На фоне его торса меркнут разговоры об искусстве, которое, по Уайльду, есть высшая форма жизни. Впрочем, постановщик на них и не зацикливается - он стремительно разворачивает действие, разделив его на короткие эпизоды, перемежаемые громкой ритмичной музыкой, и увлекая зрителя криминальной мелодрамой, очень похожей на те, что в изобилии идут каждый вечер по телевизору.
Глядя на пакости самовлюбленного юнца, почти невозможно представить себе, что некогда эта книга провозгласила целую
дориановскую эпоху, определила стиль жизни и содержание литературных и философских дискуссий, что она вобрала в себя то, что мучило Малларме и Верлена, Флобера и Д' Аннунцио. Что Дориан - это Фауст своего времени, продавший душу за вечную красоту. Что, наконец, Уайльд написал роман, показывающий, что жизнь, управляемая одной лишь чувственностью, неминуемо приводит к гибели. В жанре сцено-клипов все выглядит по-другому: вот соблазненная и покинутая валяется в ногах у обманщика, вот ее брат-матрос бегает за ним по сцене с пистолетом, а проститутка орет в опиумной курильне, вот художнику перерезают горло, а потом с помощью химикатов сжигают его труп в камине. Финальная гибель самого Дориана, когда, вспоров портрет, он истекает где-то под колосниками клюквенным соком, так красиво расплывающимся на белой рубашке, выглядит как "еще один трупак", как говорят герои сериала "Улицы разбитых фонарей".
Любящий парадоксы Уайльд разъяснял: "Бэзил Холлуорд - это я, каким я себя представляю, лорд Генри - это я, каким меня
представляет свет, Дориан - это я, каким бы я хотел быть, возможно, в иные времена". Не читавшие романа зрители Бронной
решили бы в таком случае, что представляет он себя скучнейшим и добропорядочнейшим типом, свет считает его пошляком, а хотел бы он быть - упаси господи! - хладнокровным растлителем и убийцей. Надо сказать, что актеры полностью подчиняются в этом спектакле постановщику - достаточно посмотреть, как тщательно тот же Вавилов достает из бака с водой шахматную фигурку и долго ее вытирает, что, очевидно, тоже призвано передать любовь лорда Генри к красоте. Его знаменитые афоризмы удаются актеру гораздо хуже. И только у Шабалтаса - Бэзила в сцене его последнего разговора с Дорианом прорываются вдруг подлинно трагические ноты - из какого-то другого спектакля, какой-то другой жизни, которой нет места среди грохочущих аккордов и отрывистых диалогов.
Итак, на смену живописи Эфроса и рисунков Женовача в Театр на Бронной пришли яркие и грубые краски Житинкина, который двумя-тремя мазками рисует сюжет, а дальше предлагает зрителю или додумывать самому, или вообще ни о чем не думать, а просто погрузиться в стихию знакомого по эстрадным шоу, телевизионным сериалам и прочитанным в метро детективам действа. В фойе теперь висят большие цветные портреты всех работников театра, включая бухгалтера, и поменьше, черно-белые - работавших здесь Гончарова, Эфроса, Дунаева. Все изменилось: порок в этих стенах уже не
ужасает, а забавляет, мораль же "маленькая, мещанская, удобоваримая", как говорил кто-то из чеховских героев. Впрочем, на премьеру все билеты проданы на месяц вперед. От того, как долго это продлится, во многом зависит прогноз на театральное завтра.